Бумага загоралась неохотно, словно делая Алве одолжение. Первый маршал иронично усмехнулся, вспомнив кэналлийское поверье, о котором когда-то рассказывала ему нянька: все сожженные письма уходят в Закат. - Что же ты, Повелитель кошек, неужели не хочешь даже прочесть? - осведомился он у темноты за спиной. Темнота, как и следовало ожидать, не ответила. Точнее, не ответила вслух. Сначала герцогу показалось, что он спит. Затем - что он пьян, настолько пьян, что ему являются бредовые видения. Однако ни щипки, ни протирание глаз не были в силах рассеять наваждение, явившееся в виде ровных, чуть угловатых букв с ощутимым наклоном влево. "Хочу, отчего же... Но, сдается мне, этот шедевр эпистолярного жанра предназначался кому-то другому, и с моей стороны было бы весьма невежливо совать в него нос", - надпись проявилась на чистом листе гербовой бумаги, и отливающие багровым чернила казались в полумраке "Дурной кровью". Рокэ приподнял бровь, скорее по привычке, чем искренне демонстрируя вежливое недоумение. Его не покидало знакомое каждому бойцу чувство неясной - пока неясной - угрозы. Подмывало обернуться или хотя бы выстрелить за спину, но Ворон справился с собой и, взяв отложенное было перо, приписал ниже ответ: "Считай, что мое позволение у тебя есть", - сначала он хотел написать "у Вас", но подумал немного и решил, что переходить на "Вы" после стольких лет более фамильярного обращения было бы глупо и смешно. - "Так что можешь удовлетворить свое любопытство - и в отношении других моих писем тоже", - в самом деле, как будто там могло быть что-то, что стоило бы скрывать от Леворукого! Ответ не заставил себя ждать: "Благодарю", - церемонно сообщала надпись. - "На самом деле, в Закате не так уж много развлечений, и чтение чужой корреспонденции слегка скрасит мой досуг" "Что ж, это еще один повод попасть к тебе в гости как можно позже", - усмехнулся Алва. Лист кончился, но ни сжигать, ни выбрасывать его Рокэ не спешил. За окном занимался рассвет, свеча, догорая, чадила и потрескивала, а винно-красные строчки не спешили высыхать. Под окном надрывно заорала кошка; Алва отвлекся, бросив раздраженный взгляд в темноту... и замер, уловив краем глаза что-то неуловимо неправильное. Не движение, нет... Медленно, стараясь не делать резких движений, он вновь повернулся к столу. На первый взгляд все было как всегда: перо, небрежно брошенное на подставку, чернильница с парой засохших черных капель на боку, несколько писем и документов разной степени секретности, почти прогоревшая свеча... И девственно чистый лист гербовой бумаги, на котором - Рокэ мог поклясться - еще минуту назад он вел переписку с хозяином Заката. Первый маршал Талига устало потер глаза и рассмеялся, быстро черкнув на листе пару строчек и поднеся его к многострадальной свечке. "Напомни мне перед моей смертью, чтоб я не забыл сжечь пару бутылок кэналлийского - все веселее будет", - с воистину кошачьей улыбкой прочел Леворукий.
14 слов.
-На самом деле в Закате не так уж много развлечений...
-Что, и здесь - трахаться?!
13 слов.
-На самом деле в Закате не так уж много развлечений...
-Пожалейте мою печень!
-Пожалейте мою печень!
А что ей уже сделается - на том свете-то?
а. 2
17 слов
- На самом деле в Закате не так уж много развлечений.
- Снова Окделл?! Дайте хотя бы Альдо!
- Снова Окделл?! Дайте хотя бы Альдо!
бедняжка. и там половая повинность.
- Снова Окделл?! Дайте хотя бы Альдо!
450 слов.
Бумага загоралась неохотно, словно делая Алве одолжение. Первый маршал иронично усмехнулся, вспомнив кэналлийское поверье, о котором когда-то рассказывала ему нянька: все сожженные письма уходят в Закат.
- Что же ты, Повелитель кошек, неужели не хочешь даже прочесть? - осведомился он у темноты за спиной.
Темнота, как и следовало ожидать, не ответила.
Точнее, не ответила вслух.
Сначала герцогу показалось, что он спит. Затем - что он пьян, настолько пьян, что ему являются бредовые видения. Однако ни щипки, ни протирание глаз не были в силах рассеять наваждение, явившееся в виде ровных, чуть угловатых букв с ощутимым наклоном влево.
"Хочу, отчего же... Но, сдается мне, этот шедевр эпистолярного жанра предназначался кому-то другому, и с моей стороны было бы весьма невежливо совать в него нос", - надпись проявилась на чистом листе гербовой бумаги, и отливающие багровым чернила казались в полумраке "Дурной кровью".
Рокэ приподнял бровь, скорее по привычке, чем искренне демонстрируя вежливое недоумение. Его не покидало знакомое каждому бойцу чувство неясной - пока неясной - угрозы. Подмывало обернуться или хотя бы выстрелить за спину, но Ворон справился с собой и, взяв отложенное было перо, приписал ниже ответ:
"Считай, что мое позволение у тебя есть", - сначала он хотел написать "у Вас", но подумал немного и решил, что переходить на "Вы" после стольких лет более фамильярного обращения было бы глупо и смешно. - "Так что можешь удовлетворить свое любопытство - и в отношении других моих писем тоже", - в самом деле, как будто там могло быть что-то, что стоило бы скрывать от Леворукого!
Ответ не заставил себя ждать:
"Благодарю", - церемонно сообщала надпись. - "На самом деле, в Закате не так уж много развлечений, и чтение чужой корреспонденции слегка скрасит мой досуг"
"Что ж, это еще один повод попасть к тебе в гости как можно позже", - усмехнулся Алва. Лист кончился, но ни сжигать, ни выбрасывать его Рокэ не спешил.
За окном занимался рассвет, свеча, догорая, чадила и потрескивала, а винно-красные строчки не спешили высыхать. Под окном надрывно заорала кошка; Алва отвлекся, бросив раздраженный взгляд в темноту... и замер, уловив краем глаза что-то неуловимо неправильное. Не движение, нет... Медленно, стараясь не делать резких движений, он вновь повернулся к столу. На первый взгляд все было как всегда: перо, небрежно брошенное на подставку, чернильница с парой засохших черных капель на боку, несколько писем и документов разной степени секретности, почти прогоревшая свеча... И девственно чистый лист гербовой бумаги, на котором - Рокэ мог поклясться - еще минуту назад он вел переписку с хозяином Заката.
Первый маршал Талига устало потер глаза и рассмеялся, быстро черкнув на листе пару строчек и поднеся его к многострадальной свечке.
"Напомни мне перед моей смертью, чтоб я не забыл сжечь пару бутылок кэналлийского - все веселее будет", - с воистину кошачьей улыбкой прочел Леворукий.
не з